| |
Этнофутуризм Поволжья и
Приуралья
Наталия Розенберг
доктор культурологии
член росийской секции AIC
1. В моем сообщении
пойдет речь о культурообразующих и культуросозидающих смыслах
искусства худоьников, относящих себя к этнофутуризму. Предлагаемые
выводы сделаны по итогам 6 выставок-фестивалей 1998–2001 гг. Они
ни в коей мере не подводят черту и не предполагают быть истиной
в окончательной инстанции. Этнофутуризм – явление изменчивое и
многоликое.
2. На первый взгляд,
он легко выводится из искусства андерграунда и творчества молодых
неформалов, резко заявивших о себе на выставках объединения “Лодка”
1989–1995 гг. Но современое искусстрво не просто моложе, – оно
входит в ситуацию постмодерна с более широкой проблематикой. Мотивы
соцарта и экологического неблагополучия переживаются сегодня как
некий контекстуальный смысл, а на первый план выходят мотивы архетипических
смыслов национальных культур, мотивы сопряжения смысла человечсекого
бытия с высшими духовными ценностями, поиск устойчивых ориентиров
этнокультурной традиции.
3. Важно обозначить
ещё одну особенность движения этнофутуризма – тенденцию к синтезу
различных видов творческой деятельности.
Если на авангардистских
выставках встречи с молодыми поэтами и музыкантами являлись просто
составляющей программы, то на этнофутуристических фестивалях уже
сама среда проведения перформанса трансформируется в пространство,
обладающее художественными качествами. Совсем не обязательно,
чтобы это был выставочный зал и чтобы произведения демонстрировались
“под” перформанс. Так, неожиданным образом может преобразиться
пространство деревенской околицы или даже деревенская улица, где
импровизационно (илл 1) возникает некое игровое действо-показ.
В моей собственной практике был эпизод демонстрации произведений
народных мастеров непсредственно на оградах, воротах, столах перед
деревенскими усадьбамим на улице, где целая околица отмечала праздник.
4. И ещё одна особенность
– срастание деревенской и городской культуры в атмосфере этнофутуристических
фестивалей. Наивноенародное творчество естественно вписывается
в эту атмосфереу, будь то в условиях музея, в анфиладе залов или
пространстве музейного двора, или же на деревенской улице, околице,
на лугу.
5. Самостоятельная
проблема – соотнесенность этнофутуризма и художественной культуры
постмодерна. Рассмотрим, как восприняты этнофутуризмом основы
материальной предметности культуры: человеческое тело, вещь и
социум.
а) Тело обозначает
себя преимущественно в обрядовом действии, присходящем в том числе
и как игра-обряд. Перформансы этнофутуристов основаны, по большей
части, на обрядовой культуре финно-угров семейно-родовой и аграрной.
Они обусловлены потребностью вспомнить и поведенчески ощутить,
найти связи между традиционным крестьянским образом жизни и городским,
заставляющим художников менять свои привычки и забывать традиции.для
удмуртского художника Ю. Лобанова жанр моноспектакля, выросши
из перформанса, стал такой же формой самовыражения, как и графика.
Это повествование-ритуал, в котором речь преображаетсяв речитаитвное
прогаваривание-напев, движения – в ритмические притопывания, сопровождаемые
ударами барабана (спектакль “Оти-тати, отцы-татцы”).
Вмагической атмосфере
моноспектаклей зритель вместе с исполнителем обращается к вечным
темем – рождению и взрослению человека, любви и смерти, вопрошает
Бога о смысле человеческой жизни. Общечеловеческое осмыслено в
его национально-неповторимом облике, вечные ценности узнаются
в их этническом проявлении.
Тело в живописи
художников-этнофутуристов – вместилище загадочных сил, пробуждающихся
в человеке в экстремальных ситуациях, – это тело шамана, пронизаное
конвульзиями, – картина А.Суворова. Это может быть фигура-знак
женщины-прародительницы, совмещающей звериное и человеческое в
своем древнем облике – панно С. Орлова. Даже собеседующие ангел
и черт А. Тимушева все-таки скорее символичны, нежели телесны.
И автопортрет художника “Я и Он” решен как сопоставление физического
и духовного.
Интересна и значима
в этнофутуризме тема зверя-охранителя, прародителя-предка, наконец
зверя-человека, воплшаемая по своим особым законам. Устийчивые,
пиобретшие черты архетипа, образы уточки, лося и медведя сложились
у финно-угорских народов в глубокой древности – речь идет о фигурных
кремнях Волосова, о материалах Висского, Горбуновского и Шигирсакого
торфянников. Через тысячелетия наследуются некие стилистические
приемы и черты, делающие эти образы узнаваемыми. Формульной ясности
облик почитаемых тотемных существ достиг в пермском зверином стиле,
став достоянием культурной традиции финно-пермских народов и не
только.
Подлинным маркером
культуры финно-пермских народов стали изображения медведя в позе
адорации (жертвенный медведь), лося/оленя-человека и рукокрылой
богини, постоянно варьируемые в пластинах пермского звериного
стиля. Актуализация этого слоя культурных представлений в наши
дни обусловлена изучением родовых традиций в культуре финно-угров.
Однако художники-этнофутуристы
черпают свои знания не только из научных публикации по этнографии,
археологии и искусствознанию. В живой памяти культуры её словесном
и изобразительном фольклоре до наших дней сохранилось почтительно-родственное
отношение к природному окружению человека, будь то растение или
зверь. Сегодня образы могучих и грозных предков зверей-людей –
источник надежды на спасение Природы в ситуаци экологической катастрофы.
б) Тело зверя столь
же прекрасно, грозно и загадочно, как и тело человека. Оно может
быть включено в сложные смысловые связи, воплощая некие модели
мироздания – “Мать-медведица” В. Наговицына или “Черная луна”
В. Михайлова. П. Микушев причудливо соединяет в “Охоте” мотивы
петроглифов и пермского звериного стиля. Каждое из этих произведений
построено по законам монументальной композиции. В каждом максимально
выявляется вещность через знаковую суть изображаемого, образы
зверей-первопредков символичны. Возможно по-этому некоторые художники
прибегают к инсталляции, подчеркивающей качества вещности произведения,
так явно выраженные в древней ритуальной пластике.
Особенно разнообразен
и многолик оказался в этнофутуристической живописи мотив птицы.
Добродушно-причудливая “Деревенская птица” Юрия Дырина. Возникает
ассоциация с наседкой, выводящей человеческих птенцов. Образ птицы-демиурга,
величаво шествующего по миру, воплощен в другой картине. Влюбленные
Сергея Орлова – наивные деревенские курочки, двигающиеся навстречу
друг другу. Летящий над фантастическим лугом “Ангел весенних цветов”,
тоже все-таки больше птица, нежели ангел. новый облик мордовской
богини расцветающих лугов Анге-патяй?
6. Что есть социум
для этнофутуристов? Некий мир, который примечтался? Утопия, живущая
в сознании художникоа, тяготеющего к традиционным ценностям? Имеет
ли образ социума протестный характер, некие негативные черты?
Сегодня вполне
очевидно, что большинство произведений, вопжощающих мотив социума,
фантастичны. Стпль актуальная в недавнем прошлом тема труда воплощается
как некое действие в природе или даже заклинание сил Природы.
Удивительно, ка здесь совпадают поиски Менсадыка Гарипова и Геннадия
Райшева, для которых свойственно показать человека в противостоянии
с природной стихией. Причем диалог между ними не предполагает
счастливого исхода. Динамична и напряженна атмосфера противоборства
в картине Г. Райшева “Щука, человек и лодка”. В офорте М. Гарипова
“Рыбак. Из серии удмуртские заклинания” борьба между Большой щукой
и рыбаком уходит в подтекст мотива, зритель погружается в атмосферу
магического противостояния между зверем ичеловеком.
В середине 80-х
годов оба эти художника открывают в искусстве финно-угорских народов
тему народных обычаев и обрядов, этнически чеповторимого уклада.
Их произведения абсолютно свободны от экзотизмов, и от заданной
красивости. Каждый создал собственную стилистику, восхищающую
сегодня своей смелостью и оригинальностью.
И М. Гарипов, и
Г. Райшев открыли для своих культур пространство мифа, оба стоят
у истоков движения к осмыслению этнокультурной идентичности своих
культур. Речь идет о циклах “Удмуртские мифы, легенды и предания”,
– офорты М. Гарипова и “Югорские легенды”, – картины Г. Райшева.
7. Ныне отношение
к этнокультурной традиции и духовным ценностям своих культур и
их воплощение в произведениях этнофутуристов заметно различаются.
Сложились две модели поведения художников в своем художественном
процессе. Одни исходят из конкретных представлений и обрядовой
практики, сложившейся в традиционной крестьянской культуре, другие,
синтезируя этнокультурный опыт в перформансах и изобразительном
творчестве, “творят мир” по собственному разумению. К первым можно
отнести М. Гарипова, Г. Райшева, В. Михайлова, Ю. Лобанова. Ко
вторым – С. Орлова, А. Тимушева, Ю. Дырина, К. Галиханова.
Ценность авторского
высказывания очень высока для художника-этнофутуриста. И в этом
существенное отличие его от постмодернизма, с его клишированностью,
склонностью к цитированию, снисходительным отношением. даже скепсисом
к поискам истины.
Проблема воссоздания
и реконструирования этнокультурных ценностей актуальна для этнофутуристов,
отличает этнофутуризм как художественное явление. Ценность этнически
обусловленного высказывания появляется в том, как художники воплащают
культурный универсум своих народов и на уровне воссоздания материальной
предметности культуры: тела, вещи, социума, и на уровне символических
смыслов высказывания.
8. Русские в духовном
пространстве культуры финно-угров в контексте их участия в движении
этнофутуризма. Наиболее чутки к этнокультурной проблематике те,
которые живут в регионе не одно поколение. Ныне мы вместо марша
в одной колонне, когда и взглянуть-то дриг на друга было некогда,
– а только вперед и выше, остановились вдруг, разомкнув “дружные
ряды”, и замерли. И выражение наших лиц, и речи оказались вовсе
несхожими. Ощущение культурных отличий сегодня трансформируется
в мировоззренческое представление о пиликультурности простраянства,
в котором мы живем. Возникает потрбность в плодотворном культурном
диалоге, постигая иное, мы учимся понимать себя.
9. Специфика этнокультурных
отношений в Поволжье и Приуралье обусловлена ещё и тем, что в
недавнем прошлом считалось, что в некоем параллельном пространстве
живут две субкультуры. Русская, по-преимуществу городская и деревенская,
исконно этнонациональная. Что при ближайшем рассмотрении оказалось
не совсем точным. Среда городов-заводов уже с момента их возникновения
была полиэтничной. За почти 250 лет не только соседства, но и
родства, бытовой уклад русских и финно-угорских народов региона
сблизилась, появилась много общих черт в матриальной культуре,
хотя языки оставались разными.
Особенно увлекают
русских художников древние космо- и этногонии, раскрывающие древнейшие
общечеловеческие предствления. В этом русле работают В. Окунь,
А. Пилин, Ю. Лисовский. Сама логика русского языка, в которой
собирательный этноним финно-угорских народов обозначен словом
“чудь”, который значит чудесный, згадочный, помогает осознать
древние связи культур.
Возможно, именно
сегодня следует отдать должное труду двух замечательных людей,
достигших нового уровня в диалогических отношениях русской культуры
и культур финно-угорских народов. Это выдающийся ученый-этнограф
эрзянин М. Т. Маркелов и художник И. Ефимов. Речь идет об уникальной
практике совместной экспедиционной работы в Мордовии, Удмуртии,
Башкирии, куда экспедиции Центрального музея народоведения во
главе с М. Т. Маркеловым выезжали в 20-х – 1930 году. в результате
возник удивительный проект издания “Эрзянского эпоса” и “Аграрных
культов народов Восточной Европы” – двух фундаментальных трудов
ученого, которые проиллюстрировал И. С. Ефимов. Издания М. Т. Маркелова
не былиизданы, хотя за выход их в свет героически боролись и сосланный
в Сибирь ученый, и художник, сохранивший верность дружбе. Благодаря
мужеству И. С. Ефимова и его семьи удалось сохранить часть материалов,
предназначавшихся для предполагаемых изданий. Сегодня они вполне
современны и актуальны, а творчество И. С. Ефимова вполне созвучно
этнофутуризму.
Не берусь судить,
провинциален ли этнофутуризм в культурной ситуации постмодерна.
Но диалогическая природа этого культурного феномена представляется
мне очевидной.
|
