ТЕКСТЫ

[по-эстонски] [по-английски] [начальная страница по-русски]

этнофутуристическая литература
стендовый доклад

О возможностях национальной литературы

Берк Вахер

Может ли литература, опирающаяся на традиционную культуру немногочисленного народа, снискать к себе внимание в мировом масштабе? Обязательно должна – дабы вновь разбить формирующуюся ныне глобальную монокультуру на ряд своеобразных образов мышления, во взаимном общении дополняющих, а не обедняющих друг друга. Но, безусловно, национальная культура должна быть достаточно жизнеспособной прежде всего в своей культурной среде. И потому следует решать сегодняшние проблемы, сегодняшнюю культурную ситуацию – даже если это носителям традиционной культуры и не по душе. Если полностью отречься от “повреждений”, нанесенных чужими цивилизациями, и восстановить культуру в ее “чистом” виде, в каком она была сотни лет назад, то мы оскорбили бы своих предков, обманув их надежды на развитие. Многие изменения в духовном складе стали необратимыми – но жизнеспособная культура признаёт их в себе: она в силах придать им свое лицо и направить их себе на пользу.

Взять, например, культуру креолов Америки и британских колоний Западной Индии: это негры, которых когда-то превратили в рабов и запрещали им учить английский язык, но которые, вслушиваясь в речь “господ”, его все же выучили; для которых едва ли не единственным дозволенным самовыражением были танец и пение. Но потомки рабов внесли важный вклад в развитие современной танцевальной музыки; они околдовали мятежную молодежь “белой” культуры как своим дерзким культом тела, так и применением авангардной технологии. Превратив культуру клубов в центральный дискурс гипермедиа “глобальной деревни”, креолы перевернули отношения зависимости.

Можно сделать обобщение и сказать, что культура “белых” относилась потребительски и по-господски и к слову, и к природе, и к машинам, и, наверно, еще ко многим “вещам”. Слово, природа и машина – это прирученные “белым” человеком звери, выделывающие по команде всякие трюки. А всякая традиционная культура, напротив, видит в слове и в природе пространство, среду. И в сегодняшнем мире традиционная культура может так же относиться и к машине. Под машиной я здесь понимаю всю технократическую культуру. Вся промышленность – это машина. Город – это машина. Государство – тоже машина. И в этом нет никакого неизбежного противоречия с природой. Ведь и сама природа тоже в каком-то смысле является машиной: лишь случайному туристу кажется, будто там всё устроено “просто так”. Вовсе нет. Всё в ней имеет свое назначение и свои функции, невыполнение которых будет гибельным. Каждый ищет себе лучшей жизни и лучшего места обитания; но все же это не борьба за жизнь, а, скорее, соперничество. Каждый может быть самим собой только за счет других. Отсюда как изолированность своей жизни от других, так и невозможность существовать без них. Стало быть, и искусственно созданная культура может относиться к природе попросту как к несравненно более мощной машине, состоящей из множества частей, функции которых постоянно изменяются. Поэтому раз и навсегда установить для человечества неизменный свод правил поведения, позволяющих сохранить всё как есть – это иллюзия. Заметим, что этой иллюзией тешат себя многие традиционные культуры… или это просто кажется запутавшемуся в структурной антропологии “бледнолицему”?

Какое отношение имеет всё это к литературе? Обычно я предлагаю такое сравнение. Произведение национальной литературы, после того как его пригладят, приукрасят, разбавят и сделают по возможности легко усвояемым англо-американской, великорусской и т. д. доминирующей культурой, становится похожим на туристскую путевку с заранее известным маршрутом по достопримечательностям, безопасным ночлегом, заранее подобранными развлечениями и, само собой, обратным билетом в “цивилизацию”. И, напротив, сложное и таинственное произведение, изобилующее неясными образами, выражениями и связями, можно сравнить с джунглями, густыми зарослями или дремучим лесом. Первый, более удобный вариант легче пробуждает интерес, но этот интерес так и остается поверхностным, не вызывая в нас глубокого духовного потрясения; второй вызывает его – и люди, совершившие такое путешествие, во всех культурах считаются героями, ибо обновление культуры происходит в большой мере именно благодаря им.

Второй вариант, однако, по-прежнему остается уделом лишь отважных одиночек; опирающаяся на национальную традицию литература, чтобы шире и быстрее пробуждать интерес, должна, вероятно, сочетать в себе оба варианта. Говорить на языке, понятном современному пресыщенному потребителю, – и одновременно, пользуясь средствами этого языка, вырывать его из рутины и вести в незнакомую культурную среду. На языковом уровне это может начинаться, скажем, с преднамеренного искажения великих языков – английского, русского и др. – и замены образов и речевых оборотов буквальными переводами. Но такие прямые переводы, в свою очередь, должны быть частями естественной среды радикально иного склада мышления, а не просто цирковыми зверями.

Уже считается доказанным, что человеческий язык ведет начало от песни и на раннем этапе был заметно схож с пением птиц. Клубная культура со своей электронной музыкой вновь возвращается к этому этапу, ведя за собою и развлекательную музыку буржуазной культуры, – и вдруг мы отчетливо видим и слышим, как считавшийся до сих пор важной опорой “белой” культуры музыкальный язык в этом новом прочтении выявляет скрытую в нем жажду экзотики. (Это сродни тем фантастическим языческим росписям, что украшают стены готических кафедральных соборов.) Вернуться к этапу птичьей песни следовало бы и литературе. Литературе, опирающейся на культурное наследие малочисленных народов, сделать это легче – указуя тем самым путь.