[деjstvija] [тексты] [дедушки]  [народ] [ссылки] [начало]

   

« back

Виктор Шибанов, УдГУ (Ижевск)

ЭТНОФУТУРИЗМ В УДМУРТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

            В конце 1980-х – начале 90-х годов Удмуртия пробуждается от долгого советско-утопического сна, начинается Современность. И перед нами, молодыми удмуртами, открывается впечатляющая и абсурдная картина, где оказываются рядом такие несовместимые вещи, что диву даешься. С одной стороны, непролазная грязь деревенских дорог, с другой, самые передовые военно-ядерные технологии; обилие нефти, лесов, производство автоматов Калашникова и жуткая нищета народа, тщетные надежды на дотации из Москвы. Здесь же девственные щедроты природы, древнейший пласт песенной и мифологической культуры, родина великого Петра Чайковского и кладбища химического оружия. Добавим еще, что финно-угорский мир оказался растворенным в славянском и тюркском мирах. Отсутствие внутренней границы восток - запад, лес - степь оказалось актуальным для многих деятелей культуры.

Новое, конечно же, не появилось из ничего, оно имело корни в предыдущей литературе.  Примечательны в этом отношении поэзия Флора Васильева (1934-78) и Владимира Романова (1943-89), где в советский период обращение к национальным корням, осознание в себе язычника было смелым новаторством. 

Новое осознание Современности начинается прежде всего в повести Лидии Нянькиной «Ау-ау! Яке инбамысь гожъёс» («Ау-ау! Или зигзаги на небосклоне» 1993) и романе Сергея Матвеева  «Шузи» («Дурачок», 1993, напечатано в 1995). Именно в этих  книгах черты новых поисков проявились наиболее наглядно. Пытаясь критически осмыслить этот феномен, наши исследователи  сначала обратились к опыту русской литературы, но ни один из популярных оттуда терминов - концептуализм, соц-арт, «метаметафоризм», «метаболизм» и т.п.  не отражал адекватно сущность тех процессов, которые проходили в толще национальной культуры. Кажется, только термин этнофутуризм, закрепившийся после конференции этнофутуристов в Эстонии, стал  наиболее близок к существу поисков удмуртов С.Матвеева, Л.Нянькиной и др., хотя теория всегда беднее, чем сама реальность литературного процесса. Спустя некоторое время обнаружилось, что черты нового направления присущи также творчеству других удмуртских авторов: поэзии Михаила Федотова, Рафита Миннекузина, Эрика Батуева, Татьяны Черновой, прозе Олега Четкарева, Вячеслава Ар-Серги, драматургии Петра Захарова и т.д. Данная тенденция характерна и для живописи (Валентин Белых, Василий Мустаев, Юрий Лобанов),  музыки (Иван Григорьевых, Надежда Уткина), театра (Ольга Александрова) и др.

Что такое этнофутуризм? Как я понимаю это явление? 

Этнофутуризм – как птица о двух крыльях. «Этно» - значит, связь с национально-самобытным, этническо-мифологическим, «футуризм» - значит, поиск себе места в современном постмодерном мироустройстве, стремление быть конкурентоспособным. Передача нового содержания в архаической форме или передача архаического содержания в новой форме. Другими словами, попытка бороться за своё будущее (футуре). Если у этой птицы одно крыло - патриархальная деревня, то другое крыло - индустриальный город. Если первое - это фольклор и мифы, то тогда второе - культура модернизма и постмодернизма. Если одно крыло - прошлое, то другое - будущее. Именно на стыке этих двух начал «образуется жизненная энергия», как отмечают эстонские авторы этнофутуризма М.Пярл-Лёхмус, Ю.Каукси, А.Хейнапуу и С.Кивисилдник в финнском журнале «Synteesi» (1994, № 4). Профессор литературы из Финляндии Кари Салламаа отмечает, что  этнофутуризм характерен прежде всего для «малых» литератур, которые освободились от ига тоталитарной идеологии и опеки «старшего брата». Этнофутуризм прежде всего актуален для городских молодых удмуртов. 

В теоретической форме некоторые черты этнофутуризма я уже выделял в статье «Ethnofuturism in Udmurtia». В краткой форме они сводятся к следующему. 

Во-первых, современный мир изображается как абсурд (бессмыслица, вывернутый наизнанку). Мир дезорганизован и в нем царит хаос. Действие разворачивется как правило в «страшном городе» (Л.Нянькина, О.Четкарев), в общежитиях, в реальный мир врывается потусторонние мифологическое зло (Р.Миннекузин, М.Федотов). Хаос предстает как норма, хотя остается вера в идеальный миропорядок. Герой осознаёт, что свобода страшна. Так,  героиня повести Л. Нянькиной «Ау-ау! Яке инбамысь гожъёс», попав в неизвестный эротический ресторан, вдруг обнаруживает, что официантом там является трехглазое (у него три глаза) существо, которое подмигивает героине, и т.д.. 

Во-вторых, текст как «мусорная корзина», куда собирается буквально все, что попадает на глаза, что взбредет на ум повествователю. С точки зрения современной науки эта проблема  напрямую ссылает к интертекстуальности, или полистилистике (множество стилей, множество дискурсов в одном тексте). Подобный приём соединения несоедимого в одно целое позволяет в рамках небольшого текста говорить буквально обо всем: и о политике, и о древних мифах,  об эротике, и о себе как центре мироздания. В этом плане особо примечателен литературно-цитатный слой романа и стихов С.Матвеева. Положительный момент в интертекстуальности, соединении несоединимого в том, что молодые удмуртские авторы без страха поднимают проблемы национальной мифологии, «отвоёвывая» эту тему из монопольных владений ученых-этнографов и мифологов.

В-третьих, это странный и своеобразный тип героя (который является чаще всего повествователем в форме «я»), названный в науке «шизонарцистским типом» (см..Смирнов И.П. Психодиахронологика. М., 1994. С.338-347). Многие удмуртские читатели не осознают, что выведение в тексте героя-шизонарцисса является художественным приемом, поэтому черты этого героя они напрямую связывают с «низменной натурой» самого автора. Наибольшая критика была направлена в адрес С.Матвеева и его романа «Шузи» («Дурачок»; удмуртское звучание «шузи» ссылает к «шизо»). В сексуальных похождениях героя этого романа видят только подражание Гумберту Гумберту В.Набокова, упуская из виду, что семь женщин, с которыми связан наш Дон-Жуан, символизируют  когда-то существовавшую гармонию, которая в наше время, как зеркало, разбилось и рассеялось по разным характерам. И тщетны попытки героя восстановить былую гармонию.

Таким образом, коммуникативный анализ этнофутуризма как одного из вариантов литературного процесса позволяет выделить следующие структурообразующие понятия и представления: «миф в мире хаоса», «осколочное мышление», «мир как текст», «шизонарцистский комплекс».  

« back

   

[деjstvija] [тексты] [дедушки]  [народ] [ссылки] [начало]

окно в финно-угорский мир